Час убийства - Страница 44

Тем временем газон зарастал бурьяном и передняя веранда стала прогибаться. Нора Рей научилась стряпать, а ее мечты о юридическом факультете становились все более и более несбыточными.

Жители района уже шептались о них. Эта жалкая семейка в том жалком домишке на углу. Слышал, что стряслось с их дочерью? Так вот, знаешь…

Иногда Нора Рей думала, что ей надо ходить по улицам прицепив к одежде алую букву, как женщина в книжке, которую она прочла в последнем классе школы. Да, мы та самая семья, лишившаяся дочери. Да, мы те, кто пострадал от преступления. Да, такое может случиться и с вами, поэтому правильно, отворачивайтесь, когда мы проходим близко, и шепчитесь у нас за спиной. Знаете, возможно, убийство заразно. Оно нашло наш дом. Вскоре найдет и ваш.

Но она никогда не говорила этого вслух. Не могла. Нора Рей — последний активный член семьи. Она должна сплачивать ее, создавать впечатление, что одной дочери может быть достаточно.

Мать начала клевать носом, как всегда перед сном. Отец уже лег спать. Утром ему предстояло идти на работу, и это делало его чуть более нормальным в их странной, жалкой семье.

Наконец Эбигейл не выдержала. Голова ее запрокинулась назад. Плечи вдавились в мягкую спинку дивана, купленного в лучшие времена для лучших дней.

Нора Рей вошла в комнату, но телевизор не выключила, зная, что внезапное исчезновение звука разбудит мать скорее любой воющей сирены. Достав пульт станционного управления из кармана полинявшего халата матери, она постепенно убавила звук.

Теперь слышалось негромкое сопение женщины, которая не двигалась месяцами, однако была изнуренной не по годам.

Нора Рей сжала кулаки. Она хотела ударить мать по лицу, сказать ей, что все будет хорошо. Хотела, чтобы мать стала прежней, настоящей, ведь ей, Hope; трудно быть самой сильной в семье. Иногда ей хотелось свернуться в клубок и поплакать.

Положив пульт на журнальный столик. Нора Рей на тапочках вернулась к себе в комнату, где шумный кондиционер понижал температуру до шестнадцати градусов и возле кровати постоянно стоял полный воды кувшин.

Она залезла под толстое одеяло и уютно устроилась, но заснула не сразу.

Нора Рей думала о Мэри Линн. О том, как в тот последний вечер они вдвоем возвращались домой и сестра весело болтала на водительском сиденье.

«Фу-ты, — говорила сестра. — Кажется, у нас спустило колесо. О, подожди. Нам везет. Позади останавливается какой-то человек. Отлично, правда? На свете полно хороших людей».

* * *

Мужчина донельзя устал. Дела свои он завершил в третьем часу ночи. Вернул фургон на место и, хотя мышцы невыносимо болели, вымыл машину снаружи и внутри при неярком свете фонаря. Даже залез под нее и обдал шасси струёй из шланга. Грязь может кое о чем поведать. Ему ли не знать.

Потом вытащил ящик для перевозки собак, протер нашатырным спиртом. Сильный, едкий запах предельно обострял его чувства, пока он уничтожал отпечатки пальцев.

Мужчина задумался о том, все ли он сделал. Следовало бы вымыть и аквариум, хотя что по нему можно определить? Что он когда-то держал в нем дома змею? Это не преступление. И все-таки оставлять что-то на волю случая не стоит.

Незачем быть одним из тупых остолопов, про которых отец говорил, что они думают не головой, а задницей.

Мир кружился. Мужчина чувствовал, что в глубине мозга собираются грозовые тучи. Когда он уставал, приступы становились тяжелее. Черные провалы разрастались до неимоверных размеров, поглощая не только часы и минуты, но и целые дни. Сейчас он не мог допустить этого. Нужно быть бдительным. Настороженным.

Ему снова вспомнилась мать и ее печальный вид всякий раз, когда она наблюдала закат солнца. Знала ли она, что планета гибнет? Понимала ли еще тогда, что все прекрасное на Земле недолговечно?

Или попросту боялась возвращаться в дом, где ее ждет отец, обладавший вспыльчивым нравом и громадными кулаками?

Мужчине эти мысли не нравились. Ему не хотелось больше играть в эту игру. Он рывком вытащил аквариум из фургона. Выбросил из него в лес прутики и траву. Затем влил внутрь полбутылки нашатырного спирта и стал мыть аквариум голыми руками. Резко пахнущая жидкость жгла кожу,

Потом эти помои просочатся в какой-нибудь водный поток, уничтожат водоросли, бактерии и красивых рыбок. Он ведь не лучше других. Что бы он ни делал, все равно оставался мужчиной, который водил машину, купил холодильники, кажется, как-то поцеловал девушку, истратившую баночку аэрозоля на свои волосы. Потому что мужчины делают именно это. Убивают. Губят. Бьют жен, оскорбляют детей, деформируют планету в соответствии со своими извращёнными представлениями.

Из глаз мужчины струились слезы, потекло из носа, и пришлось тяжело дышать ртом. Резкий запах аммиака, подумал мужчина. Но он понимал, что дело не в этом. Ему снова вспомнилось бледное, унылое лицо матери.

Он и брат должны были входить вместе с матерью. Они могли войти в дверь первыми, определить настроение отца и, если что, принять наказание по-мужски. Но они не входили. Когда отец возвращался, они убегали в лес, где жили, как языческие боги, на салате из лаконоса, дикой малине и орехах.

Они бежали на природу, ища убежища, и старались не думать о том, что происходит в единственной крохотной лачуге в лесу. Иногда им это удавалось.

Мужчина завернул вентиль шланга. Фургон был вымыт, аквариум чист, все следы уничтожены; через сорок восемь часов его предприятие завершилось.

Он вновь ощутил усталость. Зверскую, которую людям, не совершавшим убийств, не представить. Но дело сделано. Теперь все осталось позади.